«Регулирование – не для защиты природы, это рычаг давления на бизнес»

– Расскажите, пожалуйста, по каким вопросам россияне обращались в суды до войны.

– Если говорить о довоенной ситуации, то самые масштабные протесты были связаны со строительством мусорных полигонов. Кроме экопротестов в Шиесе в Архангельской области, где собирались построить полигон ТБО, самые известные на тот момент выступления касались строительства мусороперерабатывающих предприятий во Владимирской и Московской областях. Природа этих протестов одна – люди не хотят видеть отходы у себя на заднем дворе, как говорится: not in my backyard.

Но помимо нежелания граждан наблюдать свалку рядом со своим домом есть еще специфика подготовки проектной документации. Разрабатывается огромное количество бумаг, которые как будто подтверждают соблюдение всех экологических требований. Например, мусорный полигон рядом с Клином – Алексинский карьер – сначала планировался как небольшой объект, а после открытия туда стали свозить большее, чем предполагалось, количество отходов, что вызвало протесты. При более внимательном изучении проекта оказалось, что мощности полигона превосходят мощности очистных сооружений, а куда повезут отходы и каким образом избежать загрязнения почвы и рек – непонятно.

В итоге в 2018 году 14 граждан России направили жалобу по поводу Алексинского карьера в Европейский суд по правам человека. К этому моменту все российские суды они проиграли. ЕСПЧ принял к рассмотрению жалобу россиян из подмосковного Клина, указывая, в частности, на ущемленное право на уважение их личной и семейной жизни. Суд вынес решение в пользу россиян. После публикации решения все равно продолжили свозить отходы на свалку. То есть предпочтение было отдано формально выполненным условиям закона.

– И как вы оцениваете такой исход дела? Зачем в России нужны законы по охране природы, если даже решение ЕСПЧ не исполняется?

– Когда речь идет о множестве формально выполненных условий и без какого-то смысла на деле, я вспоминаю слова социолога Эллы Панеях. Она говорила, что в России количество законов как в Германии, а качество – как в Гане. Я с этим согласен. Если смотреть на российские законы в области охраны природы, то создается впечатление существования развитого механизма защиты окружающей среды. Но этот же механизм позволяет снижать нормативы загрязнения атмосферного воздуха, почвы и воды. Я с этим сталкивался в разных регионах. И власти, и люди понимают, что экологические законы нарушаются: через них проходят проверки прокуратуры, Росприроднадзора, Роспотребнадзора, метеослужб, поступают жалобы жителей – они видят масштабы и регулярность нарушений. Допустим, выбросы нефтеперерабатывающего завода под Самарой могут превышать допустимые нормы в 120 раз. Об этом заявляет Роспотребнадзор, а не экоактивисты. Но дальше публикации в местной прессе дело не идет.

Законодательное регулирование влияния промышленности на окружающую среду не используется для защиты природы, это рычаг давления на бизнес. Предприятия-загрязнители получают штрафы в 20-40 тыс. руб. за превышение норм по выбросам – это смешные цифры! Можно, конечно, вспомнить иск к «Норникелю» за разлив 20 тыс. тонн нефтепродуктов под Норильском. Предприятие заплатило 146 млрд руб. за причиненный вред природе, но такие ситуации исключение и не направлены на возмещение ущерба и принуждение к соблюдению экологического законодательства: как известно, деньги пошли на самые разнообразные цели, не только на охрану природы.

Подобный подход не позволяет соблюдать и права человека. Вот еще один пример. В Башкирии есть город Сибай, где работает предприятие по добыче меди. Там власти сообщают информацию о выбросах, которые многократно превышают допустимые нормы, но с большим запозданием. Люди не располагают актуальными данными, поэтому не могут принять решение относительно себя: остаться дома, уехать, потребовать эвакуации. В то же время прокурор делает шахте предписание – но это улучшает статистику прокурорских реагирований, а не качество воздуха.

До войны люди пытались восполнить этот информационный пробел, создавали свои сети наблюдения. Так, в 2017 году красноярский активист Игорь Шпехт запустил народный мониторинг качества воздуха. В основе системы были простые приборы контроля качества воздуха, которые люди устанавливали у себя на балконах и окнах, приборы собирали и передавали данные в общедоступную базу в режиме реального времени. Это был хороший инструмент для информирования людей и заодно вопросов к властям. Сайт проекта до сих пор работает, в октябре стал активно развиваться телеграм-канал. Однако прорывов в качестве воздуха в Красноярске пока нет.

– Тем не менее если в России истцы не находили справедливости, то они шли в ЕСПЧ. Судя по Алексинскому карьеру – не слишком успешно. Насколько это имело смысл раньше и имеет ли сейчас?

– Я занимаюсь ЕСПЧ, что называется, с детства. До 2005 года я представлял Надежду Фадееву в деле против России. Такие процессы длятся долго. Суть дела состояла в следующем. Фадеева жила с 1982 года в Череповце недалеко от одного из предприятий «Северстали». Выбросы завода превышали допустимые нормы, кроме того, ее квартира располагалась в доме в санитарно-защитной зоне завода. Фадеева могла рассчитывать на отселение, но этого не произошло, и она продолжала подвергаться воздействию выбросов. Суд присудил выплатить Фадеевой компенсацию за причинение вреда здоровью в 6000 евро. Это первое и долгое время остававшееся единственным успешное российское экологическое дело.

До сих пор в ЕСПЧ рассматриваются дела из России, поданные в 2009-2012 годах. До войны действительно могли быть последствия от вынесения какого-либо решения, но куда больший эффект имела внешнеторговая деятельность компании. Например, «Северсталь» и НЛМК экспортировали продукцию в Европейский союз и должны были выполнять его требования, в том числе экологические, а значит – показывать иностранным властям, что соблюдают требования, аналогичные европейским. В делах, которые касались мусорных полигонов, никакого внешнего давления не было, мусор не экспортируют, поэтому и действий обычно никаких.

Если государство входит в Совет Европы, в ЕСПЧ можно пожаловаться только на нарушение прав человека, а не в защиту окружающей среды. Вырубленный лес, неприятный запах или отравленная река недостаточны – должен быть пострадавший от загрязнения человек. Жалобу можно подать и в случае доказанного риска для здоровья. Однако Европейский суд также пытался сократить число жалоб по экологическим делам и не хочет «открывать шлюзы». Подобных дел может быть много и для суда нагрузка окажется непосильной. Судьи, возможно, исходят из того, что решать экологические вопросы должны преимущественно сами государства.

– Сейчас в ЕСПЧ подается много климатических исков, насколько они успешны?

– Надо сказать, что в ЕСПЧ довольно много исков от граждан к государствам, но успешным пока стало только одно – от объединения пенсионерок KlimaSeniorinnen. Если коротко – в Европейский суд обратились пожилые женщины из Швейцарии, которые доказывали, что бездействие государства в отношении изменения климата вредит их здоровью. ЕСПЧ вынес решение в пользу истиц, признав, что власти Швейцарии нарушили Европейскую конвенцию по правам человека. Суд постановил, что швейцарские власти не выполнили свои обязательства по двум статьям конвенции: об уважении частной и семейной жизни и о праве на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок (пенсионерки шесть лет ждали решения в суде Швейцарии).

По существу, суд не согласился с их доводами, решил, что риск нарушения их права на здоровье не доказан, и принял только жалобу от ассоциации, основанной заявительницами. Решение суда написано так, что вряд ли кто-то еще сможет обратиться в ЕСПЧ, кроме специализированных НКО. В других решениях указано, что жаловаться по климатическим вопросам необходимо против стран, где люди проживают. Это отрицание глобальной природы климата. Малые острова будут тонуть из-за подъема уровня Мирового океана, хотя виноваты в происходящем страны – крупнейшие эмитенты парниковых газов.

Европейский суд, безусловно, был прав в определении того, какие обязанности есть у государства по принятию мер по сокращению выбросов, которые должны быть научно обоснованы, должны быть направлены именно на сокращение выбросов и задержку глобального потепления, чего швейцарские власти не сделали и продолжают сопротивляться теперь уже обязательному судебному решению.

Параллельно сейчас есть три запроса консультативных заключений в трех международных судах: Международном суде ООН, Международном трибунале по морскому праву и Межамериканском суде по правам человека. Трибунал по морскому праву уже свое заключение вынес. Но и перед ним, и перед Международным судом ООН стоит все же не такая сложная задача: истолковать международное право в свете Парижского соглашения. Межамериканский суд не может поступить так же, потому что он должен толковать договор, содержащий не взаимные обязанности государств, а обязанности государств по отношению к гражданам.

В ходе рассмотрения запроса о консультативном заключении в Межамериканском суде правительства активно ссылались на Парижское соглашение, но встречали вопросы судей: как из взаимных обязательств государств перейти к правам человека, особенно если основные загрязнители не находятся в юрисдикции Межамериканского суда (к югу от американо-мексиканской границы). Вот почему именно это заключение будет наиболее интересным и есть надежда, что Межамериканский суд пойдет дальше в определении и прав человека, и обязанностей государств в сфере климата, чем Европейский суд. Опасение состоит в том, что консультативные заключения Межамериканского суда могут оставаться общими пожеланиями, в то время как дела о защите прав конкретных лиц будут десятки лет находиться на рассмотрении.