«Всем известно, что наука интернациональна»

– Что изменилось в научном сотрудничестве с Россией по арктической тематике с начала вторжения России в Украину в феврале прошлого года?

– Произошли кардинальные изменения. Через несколько дней после начала войны многие западные страны прекратили научное сотрудничество с Россией. Это было очень быстрое, уверенное решение. И такая ситуация продолжается по сей день. Таким образом, институциональное сотрудничество с российскими государственными структурами приостановлено. Не только со стороны Германии, но и со стороны многих других западных стран.

Это значит, что арктические исследования ученых из других стран сейчас ограничены западной частью Арктики. А если вы посмотрите на карту, то увидите, что половина Арктики – это территория России, доступ на которую для нас, западных исследователей, уже невозможен.

На практике это означает, что западные исследователи не могут участвовать в полевых исследованиях в российской Арктике. Они не могут содержать там станции для долгосрочных наблюдений, которые они эксплуатировали вместе с российскими партнерами. Они больше не будут получать образцы материалов из этих регионов.

И это также отражается на научном обмене, потому что встречи с российскими учеными во время конференций или по другим поводам резко сократились. Это, конечно, влияет на все исследования и в целом на развитие науки об Арктике.

– Как в таких условиях проводятся исследования Арктики нероссийскими учеными?

– Полевые работы в Арктике перемещаются в другие арктические регионы. Конечно, всегда были коллаборации, например нашего института с научными учреждениями других стран – на Аляске, в Канаде, на Шпицбергене и так далее. Сейчас региональный фокус смещается в сторону этих доступных регионов. Российская Арктика представляет огромный интерес, значима и актуальна для научного сообщества с точки зрения потепления климата.

Арктика нагревается почти в четыре раза быстрее, чем остальная часть земного шара. И очень важно продолжать наблюдать за этими регионами, анализировать изменения и пытаться понять, как они будут развиваться в будущем. Теперь, без прямого доступа [в российскую Арктику], ученые пытаются продолжить изучение региона, например с помощью дистанционного зондирования, это означает, что они используют спутниковые данные, или путем моделирования на базе уже имеющихся данных.

– Есть ли сейчас доступ к данным российских исследований? Вы можете их получить, находясь в Германии или в любой другой стране? Если да, то как это возможно сделать.

– Если данные, которые собираются в России российскими коллегами, публикуются для международного сообщества на международных платформах либо в базах данных или доступных изданиях, то, конечно, эти данные можно найти и использовать. Но прямая передача данных из России на Запад всегда, в том числе и в прошлом, регулировалась законами об экспортных процедурах. В зависимости от типа данных существуют более или менее строгие правила. Теперь это, конечно, стало гораздо более серьезной проблемой, и данные, которые собираются в России, сейчас в гораздо меньшей степени доступны для Запада.

– Расскажите, где вам удалось побывать в российской Арктике, и что вы там изучали.

– Я мерзлотовед, поэтому последние годы работаю в сибирской Арктике. И моя полевая работа была сосредоточена в основном в дельте реки Лены. Я изучала там деградацию богатых льдом отложений вечной мерзлоты. И это с 2008 года, с момента моей первой экспедиции в регион. Но с вечной мерзлотой я познакомилась еще раньше – во время учебы в университете. Я провела год в Сибири, в Иркутске, и получила возможность поучаствовать в студенческой полевой практике в Якутии, где познакомилась с вечной мерзлотой, и с тех пор, так сказать, очень к ней привязалась.

Во время моей научной карьеры я также развивала свою координационную работу. Я отвечала за координацию научного сотрудничества Института полярных и морских исследований имени Альфреда Вегенера с Россией. И в этой функции я также участвовала в первом этапе экспедиции MOSAiC. Так, я была в составе научной команды на борту российского ледокола «Академик Федоров», который сопровождал немецкое научно-исследовательское судно Polarstern в центральную часть Северного Ледовитого океана.

– Остались ли личные контакты с арктическими учеными в России, или это тоже невозможно при нынешнем положении дел?

– Это все еще возможно. Я имею в виду, что это зависит от правил. Например, для Германии Федеральное министерство науки и образования выпустило инструкции о том, как поступать в ситуации прекращения сотрудничества, и там прямо указано, что контакты с учеными или кем-либо, имеющим отношение к науке, на личном уровне или на уровне низшего технического персонала могут и должны поддерживаться, потому что отдельные люди рассматриваются как представители общества, а не как представители российских государственных учреждений. Конечно, если они не имеют там высоких должностей.

Так что контакты все же есть, особенно на личном уровне. Это частное общение, которое также включает и общение в научном контексте. Например, я знаю, что многие исследователи до сих пор совместно просматривают данные, которые были получены до начала войны, и что они все еще частично продолжают их анализировать и публиковать в научных изданиях. Но правила в разных странах и научных институтах действительно разные, и кому-то это разрешено, а кому-то нет.

– Что, по вашему мнению, делать международному научному сообществу, если война будет продолжаться долго и если в обозримом будущем в России не произойдет позитивных политических изменений?

– Это очень сложный вопрос. Я знаю, что это обсуждается на всех уровнях научного сообщества, финансирующих организаций и министерств. И у меня нет на это четкого ответа. Всем известно, что наука интернациональна, особенно в тех темах, над которыми вы не можете работать без участия России.

Конечно, это касается и актуальной темы изменения климата, которая сосредоточена в Арктике. Без участия России это невозможно, но как двигаться дальше в этих условиях?.. В каких рамках должно происходить это сотрудничество и как оно будет развиваться в будущем – это сложно предсказать на данный момент и непросто решить.    

Беседовал Борис Шнайдер